Любовь в эмиграции

На книжной полке, доставшейся от бывших жильцов, я обнаружила забытую флешку.

Об этих людях я почти ничего не знала, но слышала, что они разъезжаются навсегда; что он, выдержав все круги ада эмиграции и построив жизнь заново с белого листа, «сломался», влюбившись в какую-то юную особу и уезжает с ней в Канаду, бросая жену, с которой прожил более 20-и лет, и двоих детей ― подростков.

Впрочем, их тривиальный сюжет мне был совсем неинтересен. Я почти не запомнила их лиц: заплаканное лицо растерянной, потерявшей все и вдруг женщины; хмурый, колючий взгляд ее бывшего супруга. Ну чем им помочь? Да и нужно ли, если прошла любовь? В эмиграции мы интуитивно прячемся от чужой боли ― срабатывает здоровый инстинкт самосохранения, но…

Не знаю почему, но я эту чужую флешку вставила в свой компьютер. Случайно нажав на клавишу я вошла в файл чужого мира, без приглашения, наугад, как в придуманный кем-то роман. Это были страницы дневника, начитанные на аудиозапись о первых днях эмиграции в этой непонятной, жаркой, полной мистики и тревоги стране. Наверное, тогда Она хотела сохранить эту запись, чтобы когда-нибудь вспомнить, оглянуться, но расставаясь с мужем ей захотелось уничтожить все свое прошлое, как ненужное напоминание, жестокий урок крушения и непредсказуемости поступков даже самых близких и родных людей. Прозрачный женский голос исповедально вибрировал в эфире и через помехи и треск мощным потоком струились живые чувства. Не могу понять почему так часто, через столько лет я возвращаюсь к Ней, незнакомой и непонятной?

И кто поймет, кто сможет объяснить логику поступков Мужчины и Женщины? Кто кого способен осудить?

Она читала очень тихо , почти шёпотом и от этого мне казалось, что все о чем она говорит до сих пор Её волнует и не отпускает.

*****

«Давай вечером с тобой встретимся», но не там, где расстались много лет назад, а просто ― в словах, в жестах, в знаках или в светящейся бездне компьютера. Ты согласен? Давай встретимся на том самом перекрестке, где когда-то неожиданно и случайно, ВДРУГ, мог состояться наш роман. Но память кружит и уводит, не подпускает близко к тому перекрестку на центральной улице Кинг Джорж, где просто расстались, разминулись в пространстве и больше НИКОГДА… Только не надо переосмыслений, не надо напоминать, осуждать, возвращать. Ты еще помнишь, как это было?

На родительском собрании было шумно и душно, все кричали одновременно, перебивая друг друга. На пластиковых тарелочках трогательно раскрошились крошечные печенья и бисквиты. Витал обязательный кофейный аромат, без которого немыслимо ни одно коллективное мероприятие. Энергично жестикулируя, на гортанном непонятном языке перед аудиторией выступала директриса, в джинсах и кроссовках, являя собой пример спортивной долговечности и предпенсионного оптимизма.

Для меня все звуки сливались в один шумовой фон. Две недели в стране, шок от чужой непонятной жизни, от непохожести и неузнаваемости всего самого обычного и простого: начиная от хамсинной, вязкой жары в ноябре и заканчивая милой небрежностью и сонным безразличием к своему имиджу у местных смуглолицых леди. Я ощущала себя туристкой: молодая, еще вчера абсолютно благополучная, уверенная в себе женщина. Моё внутреннее самоощущение не допускало комплексов насчет отсутствия работы, незнания языка, местных обычаев, культуры и истории страны, наконец, статуса эмигрантки, подслащенного надуманным словом «репатриантка». Нет, это было не про меня! Все пришло значительно позже. А тогда был интерес ко всему новому, был кураж, было все легко и просто.

Я сидела на пересечении чужих взглядов, как под обстрелом. Я играла спектакль, где была утонченной и непонятной актрисой; эдакая заграничная штучка, не такая, как все. Голова кружилась от непонятного драйва, но поверьте, неосознанно я завела толпу. Я чувствовала себя наэлектризованной в поле чужой территории, излучающей мощный заряд абсолютно другой непонятной им частоты. Била электричеством моя ядовито-зеленая кофточка с расшитым по моде тех лет разноцветным стеклярусом; пульсировали электроволны от юбки цвета беж и от умопомрачительных лайковых сапог. В сорокаградусную жару именно сапоги были хитом моей экзотической нестандартности в противовес сандалиям, одетым на босые очень смуглые ноги местных аборигенок. Но не судите строго, я ведь играла гротескную роль в написанном мной средиземноморском сценарии, где все должно быть непредсказуемо и ярко, как на бразильском карнавале, шокировать и бить наповал.

По окончанию родительского собрания меня окружили родители будущих одноклассников моего сына. Что-то шумно спрашивали, шутили, объясняли, но из-за моего незнания языка, оставим за кадром несостоявшуюся беседу и их повышенное внимание. На все вопросы у меня была только вежливая улыбка и несколько фраз на английском. Удивительно, но тебе я подробно рассказала о себе так много и почти правду обо всей моей прошлой жизни. Странно, как мне хватило словарного запаса из моего почти забытого английского лексикона? Когда я сегодня спустя 10 лет вспоминаю тот вечер, я вспоминаю школьный двор с непонятными рисунками и надписями на плакатах, душный хамсинный вечер и легкость встречи с тобой.

Светлые глаза, светлые выгоревшие волосы, волевой подбородок, абсолютно европейский типаж в Ближневосточном антураже. Командовал в элитных войсках, воевал. Учился в Америке, но не подумал остаться там, здесь ― Дом, в Израиле, это ведь так понятно. Его мама говорит с ним на английском, она из Австралии; а отец знает русский, он когда-то жил в Польше. В Израиле никого не удивишь этой экзотикой переплетений судеб, языков, стран. Израиль ― это страна, по-сути, эмигрантская, где еще не сработал мощный плавильный котел, но все объединены общей судьбой, общей опасностью и общим ощущением чего-то мистически необъяснимого и предопределенного, что витает в воздухе этой раскаленной Земли.

Мы с тобой будем «учиться в одном классе» школы Денемарк. Наши первоклашки здесь познакомятся. И мой малыш здесь на иврите будет по слогам читать свои самые первые в жизни книжки. Окажется, что у нас один знак Зодиака и даже один День Рождения в прекрасном весеннем месяце Апреле, который на иврите называется Месяц Нисан. И имя твое Нисан, в честь этого, любимого мной месяца.

А потом были дожди и в твоей машине за плотно закрытыми стеклами весь город казался забрызганным каплями дождя, и уже не было куража и я четко представляла, что все, абсолютно все не так. Скажи, как ты мог по глазам определять, о чем я думаю? Знать и чувствовать то, что никогда не рассказывала тебе? Как ты мог общаться со мною на таком уровне подсознательного, телепатического понимания, что пугал меня этим? Где, когда мы пересекались в прошлой жизни? Зачем??? Нет, это был не флирт… И не роман… Это были встречи в «Антимирах», несущие в себе логику отрицания и сумасшедшую энергию притяжения. Мы не могли быть вместе.

Мой муж работал 24 часа в сутки, чтобы заново построить Дом, чтобы семья могла жить в своем привычном мире согласия и любви без неожиданных потерь и потрясений, которые так часто преподносит эмиграция. Я должна была работать и поднимать детей. Работа, эта мистическая категория в мире эмиграции становится Б-гом, Дьяволом, Шизофренией… Судьбой, подменяя другие чувства и иногда разрушая психику. Мы не могли быть вместе. У нас не было общей Судьбы, только месяц Нисан.

Праздник Пурим был первым нашим праздником в Израиле. Мы с мужем еще за две недели получили красивое приглашение, отпечатанное на прекрасной глянцевой бумаге с позолотой, с изысканной лазерной полиграфией. Изумительная вилла в центре престижного района столицы, мраморные скульптуры и картины в огромном зале салона. Приглашенные музыканты, фейерверк, гости в маскарадных костюмах. А я и не знала, что нужны карнавальные костюмы. Весь мой шикарный вечерний наряд сразу поблек и скукожился. Я была такой чужой, на этом чужом празднике, среди людей, говорящих на чужом языке, в чужом доме, за тысячи километров от своей привычной настоящей жизни. Мне уже не хотелось танцевать, да и мелодии были не из моего «альбома».

Что могло быть общего у нас, воспитанных на разных сказках, в разных странах, говорящих на разных языках? Он, наверное, специально никогда не говорил мне о своем международном бизнесе, который получил по наследству, не борясь, не рискуя, не умирая от усталости, а просто так, по праву наследства и это ведь нормально. Мы танцевали, он что-то непонятное и красивое шептал мне на иврите, музыка заглушала и ничего нельзя было разобрать, но что-то во мне оборвалось… Очарование растаяло… Магия взгляда уже не дразнила. Все ушло. Исчезло. Месяц Нисан, наш общий Знак Зодиака затерян в «Антимирах». Нет, не СУДЬБА! «Давай вечером умрем весело…»

Я вдруг увидела своего мужа, бесконечно близкого и родного, такого красивого и уверенного Там, всего несколько месяцев назад, а сейчас ― бледного, безумно измученного стрессом нечеловеческих перегрузок. И я поняла, что никогда от него не уйду, не смогу, не позволю. Он курил, не глядя на развлекающихся в маскарадных костюмах израильтян. Он не видел, как Нисан усиленно развлекает меня под грустным взглядом своей супруги, он был весь в себе и от этого у меня навернулись слезы, которые еще через несколько секунд градом катились по лицу, смывая косметику, размазывая тушь и помаду, оставляя на губах соленый, незнакомый мне прежде вкус. Мы с мужем ушли, почти сбежали с чужого праздника, по-английски, не прощаясь.

Нисан никак не мог понять: ПОЧЕМУ?

Он еще долго звонил мне, объясняя, что он не «нудник» (есть такое словцо на иврите), что не в его правилах навязываться, но… В нормальном мире, в другой жизни, возможно, был бы красивый роман… Возможно, месяц Нисан был бы магическим общим Знаком, но в «Антимирах» эмиграции другая цена человеческих отношений, другой отсчет и другая философия любви.

Прости меня, Нисан, за те несостоявшиеся встречи. Прости за роль, сотканную из нечаянных слов и жестов, абсурдности поступков и пряных запахов цветов, которые ты дарил мне на том перекрестке; роль, которую я написала в тот душный, хамсинный вечер, но так и не решилась сыграть.

*****

Вот и все. Ее случайные откровения, записанные на флешку, ее недописанный роман ― все небрежно брошено, перечеркнуто и навсегда забыто, чтобы никогда не вернуться на этот перекресток, где иногда предают даже самые близкие и родные люди.