Ей был дан дар – сильный, непреодолимый и невыносимо трагический. Невозможно понять, вырос этот трагизм из всех несчастий ее жизни или наоборот – ее жизнь стала трагедией под влиянием ее – изначально темного – поэтического дара… У Марины Цветаевой было мало счастья, мало спокойствия, и даже стихи и любимые дети не приносили ей успокоения. Она нашла его сама – в Елабуге, в трагическом для всех 1941 году…
А между тем детство ее можно было на первый взгляд назвать счастливым. Обеспеченная дворянская профессорская семья, любящие родители, елки, театры, выезды на дачу под Тарусу… Но за всем этим тоже скрывалась трагедия.
Ее отец, профессор Иван Владимирович Цветаев, известный филолог, потерял первую жену – она умерла, рожая второго ребенка. Цветаев женился вторично – на талантливой пианистке Марии Александровне Мейн, ученице Рубинштейна; жена перед ним преклонялась, но – не любила. Она вышла замуж за известного профессора, старше ее на двадцать один год, чтобы излечиться от собственной несчастной любви, от которой остались только инициалы – С.Э. По иронии судьбы, эти же инициалы станут роковыми и для ее старшей дочери… Брак Марии Александровны нельзя назвать в полной мере удавшимся – в доме Цветаевых царил культ первой жены профессора, и, как это было ни сложно, второй пришлось с этим смириться. Она оставила музыку и отдалась воспитанию детей – двух детей, Леры и Андрюши, от первого брака Цветаева и двух своих – Марины, родившейся 26 сентября 1892 года, и Анастасии.
От нее детям досталась любовь к музыке, поэзии, природе, а от отца – способность всецело отдаваться своему делу. Иван Владимирович отдавал всего себя главному делу своей жизни – созданию в Москве Музея изящных искусств (теперь – Музей изобразительных искусств имени Пушкина). Этой страсти подчинялось в доме все, отдавались все деньги, силы, время… Мария Александровна принимала активнейшее участие в трудах мужа, но осенью 1902 года она заболела чахоткой, и семья была вынуждена уехать за границу – в более мягкий, теплый климат. Были многочисленные пансионы в Италии, Швейцарии, Германии, дочери учились в католических пансионах (Мария Александровна была родом из польского княжеского рода), а Цветаев разрывался между Европой и Москвой, между женой и музеем… 1905 год провели в Крыму – здесь Марина заразилась революционной романтикой. А в июле 1906 года Мария Александровна скончалась в Тарусе.
Юная Марина с детства привыкла жить в состоянии внутреннего одиночества – постоянные переезды по заграничным городам не давали ей возможности обзавестись друзьями; свой внутренний мир – богатый, разнообразный, глубоко поэтический – она питала книгами. С людьми она всю жизнь сходилась очень тяжело, была застенчива, закрыта и конфликтна, ее буйные страсти скорее отталкивали тех, кто ей нравился, чем притягивали. И все же с детства Марине стали необходимы культы, страстные влюбленности, во многом заменяющие ей настоящее общение, – все равно в кого: в красавицу-подругу, в персонажа прочитанной книги, в Наполеона, которым Марина буквально бредила… Из-за Наполеона шестнадцатилетняя Марина одна съездила в Париж, где в Сорбонне прослушала курс старинной французской литературы. Марина рано поняла: ее призвание – литература, поэзия… Стихи она начала писать с одиннадцати лет.
В 1910 году она за собственные деньги издает свой первый сборник «Вечерний фонарь», посвящая его Марии Башкирцевой – известной художнице и писательнице, умершей молодой от чахотки, но прославившейся своим дневником. Изданный том молодая поэтесса послала Валерию Брюсову, Максимилиану Волошину и Андрею Белому, чей кружок в издательстве «Мусагет» она посещала. Критика молодую поэтессу заметила, но отзывы были неоднозначными: ее ругали за детскость, незрелость, несвоевременный романтизм – и хвалили за глубину наблюдений, мелодизм и свежесть восприятия. Одним из похваливших был известный поэт Максимилиан Волошин: «Невзрослый» стих Марины Цветаевой, иногда не уверенный в себе и ломающийся, как детский голос, умеет передать оттенки, недоступные стиху более взрослому. Чувствуешь, что этому невзрослому стиху доступно многое, о чем нам, взрослым, мечтать нечего…» Марина вступила с ним в переписку, а уже на следующий год, бросив гимназию, уехала в нему в Коктебель.
Именно здесь она встретилась с мужчиной, которому суждено было стать главным в ее жизни. Его звали Сергей Яковлевич Эфрон. По прихоти судьбы, он родился в один день с Мариной, только годом позже. Он недавно потерял родителей. Марина встретила этого печально-красивого юношу с огромными серыми глазами на пустынном берегу. Он стал помогать Марине собирать камешки – и она загадала: если он найдет сердолик – она выйдет за него замуж… Он нашел. Тот сердолик потом долго хранился в семье Эфронов…
Они обвенчались 27 января 1912 года. В тот же год Марина выпустила свой второй сборник «Волшебный фонарь», а в сентябре у Эфронов родилась дочь Ариадна. Это был период абсолютного, полного счастья. Как вспоминают очевидцы, впервые в жизни Марина была красивой, спокойной… Но, как оказалось, период спокойствия и счастья был недолог…
31 августа – роковая дата – 1913 года умирает отец Марины, Иван Владимирович Цветаев. Отец, которого Марина скорее боялась, чем любила, все же слишком много значил для своей дочери-поэтессы. Сергей Эфрон остается для нее единственным, самым дорогим человеком на свете…
По воспоминаниям современников, Эфрон был человеком мягким, сострадательным, с высокими понятиями о чести и долге. Когда началась Первая мировая война, он, студент первого курса Московского университета, счел себя обязанным пойти на фронт – но по состоянию здоровья (у него был туберкулез) его не взяли. Тогда он становится медбратом в санитарном поезде, а затем ему удается поступить в юнкерское училище.
В его отсутствие Марина пытается наладить связи с литературной Москвой. Она, как это часто бывает, вместо этого находит свою очередную страсть – на этот раз в лице поэтессы Софьи Парнок, известной своими однополыми связями. Марина посвящает ей стихи, мучается от ревности, летом 1915 года они вместе едут в Коктебель – кажется, Марина надеется, что там, где зародилось ее чувство к Сергею, она сможет укрепить и новую любовь… Но в итоге она сама, устав от постоянных измен Софьи, оставляет ее – страдая, мучась и от любви, и от чувства вины перед Сергеем.
В апреле 1917 года у Марины рождается вторая дочь, Ирина. Она выпустила еще два сборника, но активную литературную и светскую жизнь не ведет, оставаясь в стороне от всех многочисленных литературных течений, групп и объединений. Хотя она дружила с Волошиным и Осипом Мандельштамом, с которым познакомилась в 1915 году в Крыму… В августе 1917-го она уезжает в Коктебель, а Эфрон остается в Москве – после окончания училища его назначили в запасной пехотный полк. В октябре Марина вернулась и увезла мужа в Крым, но когда вернулась за детьми – путь назад был отрезан, и вернуться к мужу она не смогла…
Белый офицер, воюющий в армии Корнилова, отныне он стал для Марины недосягаемым, превратился в «белого лебедя», обреченного и героического. Связь с ним прервалась. А для нее самой начался период тяжелейшей неустроенности: Марина никогда не умела вести хозяйство, а тут приходилось кормить двоих детей и строить быт буквально из ничего. Из-за того, что она во всеуслышание переживала за судьбу Белого движения – а на самом деле за судьбу мужа, – у нее начались проблемы с новыми властями. Но ее и ее детей подкармливали соседи по дому, она как могла боролась. Спасали ее стихи, которые она пишет во множестве, хоть так пытаясь избавиться от постоянной тревоги за близких, от страха за судьбу мужа. Она даже выступает, начинает во множестве заводить новые знакомства – в кругу других людей ей не так одиноко. Она подружилась с Константином Бальмонтом, познакомилась с Маяковским, Пастернаком – ему она посвятит поэму «Молодец»… Павел Антокольский ввел ее в круг театральной вахтанговской студии, для них Цветаева написала несколько пьес, но ни одна из них не была поставлена. В студии она пережила увлечение талантливым красавцем, актером и режиссером, имя которого гремело в театральных кругах, Юрием Завадским, ему посвящен цикл «Комедьянт». В это же время Марина переживает дружеское увлечение красавицей-актрисой Соней Голлидей – историю их взаимоотношений она описала в «Повести о Сонечке».
Последним усилием Марины устроиться была попытка наняться в конце 1918 года на работу в Народный комиссариат по делам национальностей, но через полгода она уволилась, пообещав себе больше никогда никому не служить… Без работы стало совсем тяжело. Марине предложили отдать дочерей в Кунцевский детский приют, обещая им там полное обеспечение. Однако все оказалось совсем не так. Вскоре Ариадна заболела, и ее пришлось забрать домой. А 2 февраля в приюте от голода и тоски умерла маленькая Ирина… Под влиянием ужаса, смертей и страданий поэзия Цветаевой навсегда изменилась – вместо прежней легкости, прозрачной радости и стремления жить появилось ощущение трагедии, внутренний драматизм, надлом…
Стало известно, что Сергей жив: он с остатками Белой армии эвакуировался в Турцию. Марина поручила уезжавшему за границу Илье Эренбургу разыскать его и, если удастся, передать письмо: «Если в живых – я спасена. Мне страшно вам писать, я так давно живу в тупом, задеревенелом ужасе, не смея надеяться, что вы живы… Все мои мысли о Вас… Отнимая Вас у меня, Бог отнял бы у меня жизнь…» 14 июля 1921 года Марина получила первое за несколько лет письмо от мужа. Оказалось, Эфрон осел в Чехии. Цветаева приняла решение ехать к мужу – без него ее жизнь была невозможна. В мае 1922 года Цветаева с дочерью отправилась к Сергею.
Их жизнь в последние российские годы уже была далека от идеала – у Цветаевой были страстные увлечения, романы, которые Сергей тяжело переживал. Но теперь обоим казалось, что если они соединятся – то все будет хорошо. Сначала они два месяца провели в Берлине, где Марина издала три сборника, а потом Эфроны вернулись в Чехию, где три года мотались по маленьким городкам под Прагой, пытаясь выгадать, где жизнь была дешевле. Семья жила на пособие от чешского правительства, на стипендию Сергея – он учился в Пражском университете, на гонорары Марины, которая много печаталась в эмигрантских изданиях, и на то, что им давали более благополучные друзья (например, Саломея Андроникова-Гальперн). Но денег все равно не хватало. Едва устроившись, Марина тут же организовала в своем доме салон, где бывали многие из оказавшихся в Чехии белогвардейских интеллигентов. Здесь ее поэтический дар достиг своего расцвета, словно тяжелые условия жизни заставляли Цветаеву сконцентрироваться на углублении, усилении жизни внутренней. Кроме многих десятков стихотворений, именно в Чехии она перешла к крупным формам – ею были написаны несколько великолепных поэм.
В Чехии Цветаева пережила трагическое увлечение другом Сергея Константином Радзевичем (ему посвящены «Поэма горы», «Поэма конца», стихотворение «Попытка ревности»). Радостный, полный оптимизма (чего так не хватало всегда Марине), Радзевич полюбил Марину именно как женщину: «Я сказала Вам: есть – Душа. Вы сказали мне: есть – Жизнь». Эфрон невероятно тяжело переносил измену разом жены и лучшего друга. Они слишком срослись с Мариной, чтобы позволить себе просто так все бросить, разорвать… Но и терпеть все это Сергею, для которого выше всего были понятия чести, было невыносимо. Наконец неимоверно тяжелый выбор между двоими мужчинами был сделан Мариной в пользу мужа. 1 февраля 1925 года у Эфронов рождается сын Георгий, которого в семье звали Мур. А осенью Эфроны решают переехать в Париж.
Здесь Эфронам было суждено провести четырнадцать лет. Жизнь стала еще тяжелее: пособие из Чехии приходило все реже, заработков еле хватало на то, чтобы сводить концы с концами. Сергей хватался за любую работу: снимался статистом в кино (спасала не потускневшая еще красота), подрабатывал журналистикой, был шофером. Марина получала небольшие гонорары – и была вынуждена работать швеей. По воспоминаниям, шила она плохо, заказы ей давали из жалости ее более успешные знакомые, по очереди передавая ее друг другу. Уезжая во Францию, Цветаева надеялась получить новых читателей, расширить круг общения – все-таки именно здесь был центр русской литературной эмиграции. В Праге она много печаталась, ее читали; литературный вечер, с большим успехом прошедший в Париже в феврале 1926 года, укрепил ее надежды. Она много пишет, переписывается с Пастернаком и Рильке, с которым ее заочно познакомил Пастернак, подружилась с критиком Дмитрием Мирским – раньше он не принимал ее поэзии, называл «распущенной москвичкой», а теперь стал ее другом и поклонником… Но встать на ноги, стать своей в литературных кругах Парижа не получилось. Сначала Цветаева поссорилась со многими влиятельными эмигрантами, задев их в своих статьях. Затем, после того, как она в одной из газет приветствовала приезд Маяковского, на нее ополчились как на сторонницу большевизма. Отзывы на вышедший в 1928 году сборник «После России. 1922–1925» – как оказалось, последний сборник Цветаевой – был прохладно принят критикой. Она обижалась на редакторов, которые хоть и печатали ее, но с задержками, непонятными правками, огромными купюрами… Последняя ее публикация «Сказка матери» была искажена до неузнаваемости.
Цветаева никогда не была склонна к компромиссам, не умела просить и договариваться, и вскоре она осталась практически одна. Во многом было это и из-за мужа: в 1929 году эмигрантская среда обвинила его в предательстве идей Белого движения, в апологии большевизма. А он глубоко страдал вдали от родины, ему были чужды эмигрантские пустые разговоры «а вот если бы…», он стремился к активным действиям. В его понятия о чести входило служение своей стране – даже если сам он живет на чужбине. В конце концов Сергей Эфрон подал в 1931 году прошение о возвращении, а для получения разрешения стал сотрудничать с НКВД, принимал активное участие в деятельности Союза возвращения на родину. В марте 1937 года в Россию уезжает Ариадна Эфрон – по достижении совершеннолетия она имела право сама выбирать гражданство. Из Советского Союза она шлет родителям восторженные письма: ей все невероятно нравится, она работает – сотрудничает в журналах, ее даже обещают взять в штат. А летом Сергей Эфрон оказался замешанным в громких политических скандалах – исчезновении в Париже генерала Миллера, главы Российского общевоинского союза, и гибели Игнатия Рейса, сотрудника НКВД. Сергею пришлось срочно бежать в СССР. На квартире Марины был обыск, ее вызывали в полицию, где она искренне твердила о непричастности Сергея, цитировала французских классиков, говорила о долге и любви… Уходя, она заявила: «Его доверие могло быть обмануто, мое к нему остается неизменным».
Хотя сама Цветаева никогда не занималась политикой, как только стало известно о связях ее мужа с НКВД, она тут же оказалась в полнейшей изоляции. С ней не разговаривали, ее не печатали, не давали заказов (долгое время Цветаева подрабатывала шитьем), денег не стало совсем. Жить стало невыносимо. И так же безоглядно, как когда-то уехала из России к мужу, она двинулась вслед за Сергеем в СССР – прекрасно понимая, что ничего хорошего ее там не ждет… Своей подруге А. Тесковой Цветаева написала еще в 1931 году: «Все меня выталкивает в Россию, в которую – я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я не возможна». 18 июня 1939 года Цветаева с сыном приехала в Москву.
Родная страна встретила ее подозрительно: эмигрантка, белогвардейка, пишущая подозрительные стихи поэтесса… Эфронов поселили в подмосковном поселке Болшево – на даче НКВД Новый Быт. Уже в августе арестовали Ариадну – ей предстояло провести в заключении 16 лет, единственной ее виной были ее родители. Через два месяца арестовали Сергея Эфрона – его обвиняли в провале зарубежной операции советских спецслужб и шпионаже. Марина снова осталась практически одна, с сыном-подростком на руках, в постоянном ожидании конца…
Из Болшева, где она чувствовала себя запертой в клетке, Цветаева в ужасе сбежала в Москву – последней каплей для издерганных нервов Марины стал арест Клепининых, их соседей – в Париже они работали вместе с Сергеем. В Москве было не так страшно, но еще более тяжело – без жилья, без постоянной работы, без друзей. Из последних сил она собирала передачи дочери и мужу, лечила постоянно болевшего сына. Ее прибывший из Парижа багаж – то немногое, что у нее было, и то, совсем малое, что удалось привезти, – год задерживали на таможне. Она в последнем приступе надежды посылала письма на Лубянку, где пыталась объяснить, что арест ее близких – недоразумение, ошибка… Обстановка, и так все последние годы тяжелая, теперь просто давит на нее, подминая под себя. К тому же стихи – которые спасали ее в голодной послереволюционной Москве и презрительном, отвернувшемся от нее Париже, – перестали к ней приходить. Подготовленный к печати сборник рассыпали после злобной рецензии знаменитого своими недобрыми выпадами критика Корнелия Зелинского. Для заработка Цветаева занялась переводами – с французского, немецкого, болгарского, корейского, грузинского… Тем не менее литературная деятельность не приносит ей ни денег, ни официального статуса. Просьба ее, поддержанная самим Пастернаком, принять Цветаеву в Союз писателей или хотя бы в члены Литфонда, получила отказ. Приняли только в профком литераторов при Гослитиздате.
Начало Великой Отечественной войны застало ее за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Работу пришлось прервать: вернувшийся панический страх за своих близких, за страну, за себя не давал Цветаевой жить; из привычного отчаяния она быстро впала в состояние полной безысходности.
Вместе с группой писателей Цветаева летом 1941 года была эвакуирована из Москвы, но в Чистополе, где в основном были расквартированы москвичи, ей остаться не разрешили. Цветаева оказалась в маленькой Елабуге, где найти работу не было никакой возможности. Она жила в маленькой комнатке полуразрушенного дома, у хозяев по фамилии Бределыциковы, которые сухо общались с ней, не понимая, кто с ними рядом, кому они сдали комнату. В отчаянии Цветаева съездила в Чистополь, где предложила себя в качестве судомойки в столовую Литфонда. 28 августа она вернулась в Елабугу с твердым намерением вскорости уехать оттуда. Но неустроенность, отчаяние, одиночество сделали свое дело. 31 августа она, дождавшись, пока все уйдут из дома, повесилась…
Ее похоронили на городском кладбище; но денег на памятник не было, крест, отмечавший захоронение, вскоре затерялся, и точно установить место могилы теперь невозможно… В Тарусе, где когда-то похоронили ее мать, на крутом берегу Оки стоит камень с надписью: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева».
Она ненадолго опередила мужа. Сергей Эфрон был расстрелян 16 октября 1941 года. Георгий Эфрон, который не смог себе простить, что в тот летний день оставил мать одну, в 1944 году был призван на фронт и вскоре погиб под Витебском. Ариадна вернется из лагеря, снова будет арестована, пройдет ссылку, вернется – и вместе со своей теткой, Анастасией Цветаевой, посвятит себя сохранению памяти, наследия своей гениальной матери – Марины Цветаевой, самой трагической фигуры в российской литературе XX века.
После вступления на престол Екатерины II балетное искусство стало еще больше популяризироваться – в постановках принимал участие сам престолонаследник Павел. В это же время зародилась традиция иметь собственную балетную труппу – такой роскошью могли похвастаться многие российские знатные особы и крупные помещики. Обычно труппа набиралась из детей крепостных, для обучения которых приглашали французских и австрийских хореографов.
Не отказал в высоком покровительстве балету и следующий российский монарх, Николай I – этот вид сценического мастерства в период его правления продолжал играть ведущую роль в стране. На подмостках театров блистали приглашенные звезды, в числе которых нужно упомянуть всемирно известные имена прим Габриэль Иелла, Марии Тальони, Луизы Флери, Карлотты Гризи и Розы Гиро.
Последующая популяризация русского балета связана с именем Сергея Дягилева – именно он организовал на парижских сценах сезоны, которые со временем стали называться его именем. Ещё в далёком 1911 году, лондонский зритель был покорен русским балетным искусством, когда «Сезоны» прибыли в Лондон, после Монте-Карло, Рима и Парижа выступления в британской столице были приурочены к коронации Георга V. Сенсационный успех Карсавиной и Нижинского был тогда подтверждением надежд Дягилева, театральные залы рукоплескали великим танцовщицам Матильде Кшесинской в «Лебедином озере» и Анне Павловой в «Жизели».
Редакция журнала «Я эмигрантка» предлагает читателям открыть для себя труд нашего преданного писателя из Израиля
