И все-таки дожили. И солнышко, как ему положено, «играло» пасхальным утром. Поздняя весна, неласковая, но коли Пасха пришла, так и весна будет. Так уж оно на Руси повелось.
И вот поблескивают янтари изюмин в желтом тесте початого кулича, и всюду хрустит темно-красная скорлупа яиц, крашенных, как прабабки красили, – луковою шелухой. Покой и весна на душе. Хочется перечитывать сказки. Любопытно, почему рождественских сказок так много, а пасхальных вроде бы и нет?
А вот я знаю одну пасхальную сказку, вдобавок совсем новую. Случилась она этой весною. Но по порядку.
Одна моя старшая подруга живет в Германии. Полагаю, что она бы сейчас посоветовала мне: «Да напишите просто – одна старушка». Сколько раз я примечала: женщины, блиставшие в молодости красою, нимало не тяготятся и своей старости.
Итак, одна старушка живет в городе Берлине. Там у нее, понятное дело, тоже имеется немало подруг – и помоложе, и ровесниц. И вот (начало сказки немного печальное, как, впрочем, у очень многих сказок) семья некоей ее подружки-сверстницы понесла тяжелую утрату. Как оно часто бывает в нашей жизни, горе приносит не только душевные страдания, но и заставляет иной раз хлопотать над решеньем нежданно навалившихся житейских задач. И подруга нашей старушки приняла решение подыскать себе новую квартиру. (Прежняя, верно, сделалась ненужно большой.)
Подумали они, погадали, да и решили жить по соседству. И к церкви поближе, и на чаек друг к дружке проще заглянуть. А тут в доме, где наша старушка обитает, как раз освободилась квартирка подходящего размера.
Осмотрела ее старушкина подружка, тоже старушка: понравилось. Вышла на балкон – вид недурен. Лужайка, старые деревья, канал.
«Эх, если бы тут тюльпаны росли – была бы точь-в-точь Голландия!»
(Замечу вот в этих самых скобках: меня б такое едва ли восхитило. До того как довелось мне самой поездить по Голландии, «плоскость» ее пейзажей я почитала художественным преувеличением, на какие и сама горазда. Бывают края холмистые, бывают равнинные, эка важность. Ан нет! Ни словечка люди не приврали. По Голландии едешь, как по огромной столешнице. Нет, не по столешнице даже, как по чертежной доске. Да еще каналы эти – такие прямые-прямые… Тут то мне и сделалось понятным, отчего местные живописцы поднялись до таких высот натюрморта. Что ж им еще оставалось писать?! Нет, не привлек бы меня голландский пейзаж. Но не обо мне и речь.)
А наша старушка, между тем, взяла это на заметку.
И вот назначен был день переезда. Утомительный, беспокойный, нервный день. Когда он наконец кончился, подруга нашей старушки упала и уснула как убитая.
Между тем внизу, под покровом ночного мрака, начали происходить престранные вещи. Какая-то маленькая юркая тень в резиновых сапогах шмыгала то на лужайку, то обратно в дом – несчетное число раз. Сперва таскала на плечах тяжеленького вида мешочки, потом в руках – ящички и горшочки. Потом принялась деловито рыться в земле, только лопатка поблескивала в лучах луны. Неужто зарывала клад? Не похоже.
Она сажала тюльпаны. Много-много купленных заранее тюльпанов в купленный заранее грунт. Завершилась работа только к рассвету: бедная, бедная старая спинка!
Ликвидировав пленку, пластик, лейки, лопатки и прочие следы доброго дела, наша старушка отправилась восвояси.
Но спать не легла, а принялась с замиранием сердца ждать, когда подруга проснется и вылезет на балкон покурить.
И наконец та проснулась. Оперлась о перила, затянулась и…
Канал устремлялся вдаль, старые деревья стояли в мареве первой листвы, а на лужайке перед домом цвели тюльпаны – щедрое, желтое, розовое, красное разноцветье, цвет сомон и цвет мов.
Через какое-то время зазвонил телефон.
«Я тебя столько лет знаю, сколько люди на свете не живут, – голос в трубке дрогнул. – Но такого даже я не ждала».
Ну а мы-то с вами, дорогие мои, давно ли делали чудеса? Не побоюсь обобщить: когда в семье маленькие дети, мы еще кое-как раскачиваемся иной раз на роль волшебников. Да и то реже, чем когда-то делали это наши родители. Неужто им жилось легче? Едва ли. А уж для взрослых близких и друзей волшебники из нас никакие. А ведь наши близкие нуждаются в чудесах. Больше того, обделяя их чудесами, мы обделяем и самих себя. Как же окрыляет эта трепетная радость ожидания: ах, ну поскорее бы дорогое существо это увидело!
Нам заповедано радоваться. А мы не хотим. Какие уж тут радости, когда новостные ленты так раскалены, что обжигаешь пальцы о клавиатуру? Когда что ни день, то какая-нибудь пакость всенепременно происходит. Все это так, все верно. Но разве к слову «радуйтесь» было прибавлено «при условии, что для этого есть причины»?
